Наблюдая, как Дафидд доит корову, Рика слушала его болтовню. Вдруг до ее слуха донеслись какие-то голоса, негромкие и неясные. Казалось даже, что два человека намеренно говорят негромко, иначе в вечерней тишине их слова были бы слышны далеко.
Из любопытства Рика приподнялась с места и, посмотрев в направлении голосов, увидела двух мужчин — белокурого и темноволосого, стоящих в воротах.
Ее охватило беспокойство. Не было никаких видимых причин: ни выражения лиц, ни позы не давали повода для волнения, но, увидев Галена и Церрикса вместе, она испугалась. Это не был темный, всеохватывающий страх, который ощущает человек перед лицом опасности, а мимолетная тревога.
— Что здесь делает Церрикс?
Вопрос Дафидда прозвучал словно эхо ее мыслей.
— Я…я не знаю, — тихо сказала Рика и посмотрела на Дафидда, который старался из-под коровьего вымени разглядеть людей в другом конце двора. — Может быть, что-нибудь случилось с кем-то из римлян…
Дафидд быстро повернулся, и сомнение прозвучало в его голосе.
— Раньше он никогда не приходил.
— Может быть, раньше не возникало подобных вопросов. — Рика попыталась придать своему голосу легкий и шутливый оттенок, потом потянулась и потрепала его по голове. — Ты слишком много думаешь и слишком медленно работаешь. Заканчивай. Мне нужно готовить ужин, иначе нам придется есть в темноте.
Только услышав шипение и всплеск, Рика снова взглянула на мужчин. Они отошли от ворот и теперь беседовали, присев на корточки под небольшой сосной внутри двора. Они были совершенно поглощены беседой, и у Рики забилось сердце и участилось дыхание. Ее наполнило ощущение страха, и она отвернулась.
Разговаривая, Церрикс следил за выражением лица сидящего напротив него человека. Римлянин слушал, не выдавая своих чувств. Даже известие о смерти подчиненного не изменило выражение смуглого лица.
Церрикс закончил, и его собеседник слегка шевельнулся, как бы разминая затекшие ноги.
— А что с твоим осведомителем? — спросил он. В голосе, столь же тренированном, как и лицо, также не было ни следа эмоций.
— Мертв, — коротко ответил Церрикс и заметил, как небольшое движение собеседника позволило тому лучше видеть женщину и мальчика на другом конце двора. С тайным удовлетворением он спросил себя, осознавал ли этот непреклонный солдат Рима, сколь многое в нем выдавало это, казавшееся незначительным движение.
— Разумный человек никогда не стал бы так рисковать… и спешить, — как бы про себя пробормотал он.
Церрикс понял, о ком он говорит.
— Маурик уже перешел грань закона и разумности. Его честь разъедена желчью несостоявшихся амбиций. Однако для многих текущая в нем королевская кровь оправдывает его поступки.
— Сколько человек, по-твоему, ушли с ним?
На прямой вопрос последовал столь же прямой ответ.
— Около сорока. Немного. — Церрикс помолчал. Если уж доверять, то нужно доверять до конца. И продолжил: — Но есть много бродячих шаек, и он может объединиться с ними. Ему нужно только разжечь искру войны, заставить ваши легионы в отместку выступить против какой-нибудь беззащитной деревни, и тогда вспыхнет пламя всеобщего восстания. Тогда тысячи одобрят его и соберутся под его знамена.
Римлянин ответил не сразу. Он подобрал небольшую палочку и покрутил ее в руках. Наконец, не отрывая от нее взгляда, сказал:
— Ты знаешь, что это будет смертным приговором для каждого ордовика, живущего в этих горах: мужчине ли, женщине или ребенку. Ни одно живое существо, включая скот, не избежит этой участи. Твой народ, — он переломил палку, отбросил обломки в сторону и поднял голову, — исчезнет с лица земли, король Церрикс.
В Церриксе вспыхнули гнев и гордость.
— Мы не сухие ветки, римлянин, чтобы так легко сломаться под пятой Рима. Мы могучи и непреклонны, как священный дуб. Чтобы очистить от нас эти горы, вам придется предать огню каждый лес, каждую рощу. И даже тогда, в огне, мы будем проклинать вас и бороться до последнего вздоха!
— Я это знаю, — ответил его собеседник еле слышно. Его тон застал Церрикса врасплох. Замолчав, он незаметно следил, как темный взгляд собеседника скользнул по женщине и мальчику.
Говорят, по глазам можно узнать, что творится в душе человека. Возможно, это правда, потому что Церрикс заметил в них нечто, чего прежде не было. Невозмутимый солдат Рима только что пережил ужас — не за свою жизнь, так мало для него значащую, а за жизни этих двоих, которых полюбил.
Центурион мигнул, и выражение исчезло, он переборол чувство и сплюнул.
Церриксу захотелось сказать ему, что это не поможет. Как хорошо он знал это! Человек может плеваться, пока его рот не пересохнет. Но этот горький, металлический привкус останется во рту — постоянное напоминание о его страхах.
Гален заставил себя отбросить все мысли, кроме одной. С этого мгновения все должно быть по-другому. Теперь он обязан — ради них — снова стать самим собой и вести себя так, как требовали обстоятельства. Он пронзительно взглянул на Церрикса. Времена полуправды, полудоверия и полузнания окончились. Теперь между ними должно быть абсолютное доверие.
— Сейчас уже невозможно помешать Маурику собрать силы для нападения. — Тон был по-командирски четок. — Ты знаешь, что теперь остается только один способ предотвращения открытой войны.
Король ордовиков кивнул.
— Иначе меня бы здесь не было. Пока мы разговаривали, все необходимое для этого сделано. Четыре воина из моего личного отряда проводят тебя. Но сначала…